zvthnd
Пользователь
Вне Форума
Настрочил: 73
|
Предел слова как предел молчания.
У литератора, вообще у всякого пишущего, думающего, говорящего, неизбежно наступает внутренний предел говорения, за которым, он знает, уже ничего для него нет. И этот предел наступает довольно рано. Затем говорящий просто обманывает других, не себя, и имитирует молчание словами. То есть живет без языка как осознанной возможности самовыражения.
Не то у Толстого. В его словах всегда присутствует не край, а горизонт, отодвигающийся в простор перспективы. Язык вообще феномен постоянного и моментального самообновления, а не некая коммуникативная данность в корпусе раз и навсегда отпущенных слов. Он существует сам в себе, вещь для себя, а не для нас, для "нас" он живет только в порыве одномоментного нравственного лингвистического усилия, а не в атоматизме языковых приемов. Затем, с каждым новым подходом к помосту языка, усилие взять слово "на грудь", повторяется снова. Потому что язык существует замкнуто, однажды за высказывание, и только для тех, кто умееет говорить и слышать на нем. Все остальные говорят и пишут не на языке, а употребляют словарные значения слов, производя молчание. Не лучшие слова в лучшем порядке, а единственно возможные слова в единственно возможном порядке. Это значит, что язык существует предвечно, целокупно и не может быть изменен в целом, всем телом, но всегда изменяется, вечно текуч в каждом своем живом атоме. Когда слова поставлены так, единственно возможным порядком, они открывают между собою пространство, впускают в него воздух, в котором рождается жизнь. Именно так ставят слова Толстой и Гоголь, поэтому у них везде жизнь, как движение эритроцитов в большом и малом круге кровообращения. Во всех других случаях язык монолит, не имеющий зазора в своей кладке, неприступная полированная глыба, по сферической поверхности которой ползают и срываются вниз бормочущие муравьи.
http://verbarium.livejournal.com/123543.html#cutid1
|